Том 27. Таита (Тайна института) - Страница 22

— Господи! Господи! — вздыхает с отчаянием Валя. — Как страдает, бедняжка. Постараюсь хоть как-нибудь успокоить ее, — и, вынимая из кармана пузырек с каплями, Валя требует воды и рюмку и, отсчитав ровно десять капель, подносит рюмку к запекшемуся ротику Глаши.

Но той не проглотить лекарства. Она закидывает голову назад. Белая пена выступает у девочки на губах. Из маленькой грудки вырывается хрип.

— Она умирает! — с ужасом шепчет Ника.

— Эх, барышни, говорю: в больницу ее надоть. Не то и себя и меня, старика, погубите.

И седеющая, остриженная коротко, по-солдатски, голова Ефима с сокрушением покачивается из стороны в сторону.

Все трое стоят безмолвно и смотрят в изменившееся личико больной. Первой приходит в себя Ника.

— Наверное, все произошло оттого, что она проголодалась. Мы виноваты во всем, мы не сумели доставить ей нынче обед. И она набросилась с голоду на эту гадость — помаду, — произносит, волнуясь, Ника.

— Ну уж неправду изволите говорить, барышня, сыта она у меня завсегда бывает, — вступается Ефим. — И щи, и кашу вместе хлебаем. Уж такая, стало быть, проказница она: что ни увидит, все в рот тащит, не догляди только.

Глухой стон срывается с запекшихся губок больной. Обе девушки кидаются к Глаше и склоняются над ней.

— Тайночка, милая Тайночка, тебе очень больно, да?

В ответ звучит новый стон, и конвульсивные движения крохотных ножек красноречивее всяких слов говорят о непосильных страданиях ребенка.

— В больницу бы, — снова робко заикнулся Ефим.

— Нет! — резко и властно срывается с уст Ники. — Не пушу я Тайночку нашу ни за что в больницу. А доктора привести сюда надо, непременно сюда, — неожиданно прибавляет она.

— Да как же его достать-то?

— Я уж знаю, как. Нашла выход. Слава Богу! — и Лицо Ники становится решительным. Заметная черточка намечается между бровей.

— Валя, останься здесь и жди моего возвращения. Ручаюсь, что через час здесь будет доктор и спасет нашу крошку, — обращается она уверенным тоном к Балкашиной и, бросив тревожный взгляд на больную малютку, выскальзывает за дверь.

* * *

Теперь Ника шагает с опущенной на грудь головою по нижнему коридору, поднимается во второй этаж, вступает в классный коридор, минует стеклянную дверь своего выпускного класса и останавливается у порога второго.

За стеклянной дверью усиленно занимаются их соседки второклассницы. Нике видны отлично личико княжны Зари Ратмировой и смуглое лицо красавицы грузинки Мары Нушидзе. Они обе склонились над одним учебником и не видят стоящей у дверей Ники. Но и она не смотрит на них. Ее глаза прикованы к кафедре. За нею, положив локти на стол и склонив над книгой голову, сидит молодая еще девушка, лет 28-ми, в синем форменном платье, какие обыкновенно носят классные дамы. Это — Спартанка, классная дама второго класса, честная натура, с добрым отзывчивым сердцем, нормально строгая, любящая свое дело, дело преподавания и воспитания, и, еще более него, своих воспитанниц. Ника, как и весь институт, любит эту милую Зою Львовну и верит в нее. И сейчас, пораженная болезнью Тайны, девушка всей душой тянется к доброй Спартанке. Так называют Зою Львовну за ее простой образ жизни, ровное настроение и вечную бодрость. Ника знает, инстинктивно чувствует, что только одна она, эта самая Спартанка, может спасти их Глашу, И ее глаза, исполненные смутной тревоги, стараются обратить на себя взгляд классной дамы.

Последняя замечает, наконец, Нику у дверей, быстро встает, сходит с кафедры и идет к ней.

— Ника Баян, что с вами? Вы так бледны.

Голос Спартанки полон тревоги. Смертельно бледное личико всеобщей любимицы института беспокоит ее. Ника бывает так редко встревоженной и несчастной, ее удел — смех и радость, и это знает весь институт.

Вместо ответа Баян хватает руку Зои Львовны и увлекает ее подальше от дверей класса, в темноту лестничной площадки. Здесь она останавливается и внезапно быстрым и легким движением опускается на колени перед своей спутницей.

— Милая Зоя Львовна, ангел наш! Спасите жизнь одной маленькой девочке. Она умирает.

— Ника! Голубчик! Да встаньте же! Встаньте, что с вами? — волнуется и сама Зоя Львовна.

— Не встану, пока вы не дадите мне честное слово, что не скажете никому того, что сейчас услышите от меня, — смело и твердо продолжает Ника.

— Если это не вредное, не гадкое что-нибудь, то даю вам честное слово — не скажу.

— Зоя Львовна, могу я сделать что-нибудь вредное и гадкое? — быстро поднимаясь с колен, спрашивает Ника.

Молодая наставница Зоя Львовна смотрит с минуту пристально в честные глаза Ники и на вопрос последней, может ли она сделать что-нибудь дурное, твердо отвечает.

— Нет.

— Благодарю вас, — роняет Ника. — Я ненавижу ложь больше всего на свете. А пришлось бы вам сказать неправду, если бы я услышала от вас другие слова.

И тут же, держа обе руки Зои Львовны в своих, она скоро, коротко рассказала ей всю историю Тайны-Глаши с самого дня водворения ее в гостеприимной сторожке до последнего рокового случая со съеденной нынче "отравой".

Едва дав докончить Нике исповедь, Зоя Львовна заговорила, волнуясь:

— Бедная девочка! Несчастная малютка! Теперь я понимаю, почему вы обратились ко мне. Вы вспомнили, что у меня есть брат-доктор, который прилетит по первому моему зову сюда. Вы не ошиблись, дорогое дитя, Митя приедет тотчас же. Но если он найдет необходимым перевести девочку в больницу, вы должны будете уступить.

— Конечно, — роняет Ника. — Только пригласите его поскорее, ради Господа Бога.